>Архив Фонда
16.02.2011
Виктор ТЕРЕНТЬЕВ - Моя Мекка
В наш Фонд поступило талантливое сочинение Виктора Васильевича Терентьева из Пензы. БИОГРАФИЯ В. В. ТЕРЕНТЬЕВА Терентьев Виктор Васильевич р одился 25 февраля 1955 г. в селе Колемас Малосердобинского района Пензенской области. В 1972 году окончил Малосердобинскую среднюю школу и поступил на физический факультет Саратовского государственного университета. После окончания СГУ работал инженером в производственном объединении “Тантал” (Саратов), затем в Саратовском ОК ВЛКСМ, замдиректора профтехучилища, руководителем службы подготовки кадров ПО “Тантал”. С 1992 года – руководителем отдела развития АКБ “Конфин” (Саратов), с 2001 года – директором некоммерческого партнерства “Альтернатива” (Саратов). С 2007 года - в Пензе. Учредитель и директор ООО “Пеленг”, учредитель ООО “сельскохозяйственное предприятие ”Зыбино” в с.Колемас. Женат. Дочь Марина – 33 года, у неё его внучка Настя, сын - Андрей 28 лет, у него внук – Ярослав Терентьев. С ноября 2010 года В. В. Терентьев зарегистрирован по адресу: Пензенская область, Малосердобинский район, с. Колемас, ул. Дворянская, дом 61. В. В. Терентьев много занимается о бщественной работой - является Председателем Малосердобинского землячества, членом общественного совета литературного журнала “Сура”. МОЯ МЕККА Село, где я родился и провёл детство, расположено на границах. С юга, километров в пятнадцати – Саратовщина. Волостным центром Сердобского уезда Саратовской губернии и был раньше Колемасс. Тремя километрами западнее, Колышлейский район нашей области, к которому в шестидесятые годы ушедшего века и относилась большая часть нынешнего Малосердобинского района. А вот с севера граница природная – вытянутая возвышенность, водораздел между Каспийским и в Азовско-Черноморским бассейнами. Наша речка, одноименного с селом названия в 13 километрах от истока сливается с Сердобой и через Хопёр несет воды в Дон. А все речушки севернее водораздела через Суру, и великую Волгу питают крупнейшее озеро планеты. В середине двадцатого века здесь, по естественной “грани”, были высажены сотни тысяч саженцев берёзок, осинок, лип, дубков – по девять рядков три полосы в ста саженях друг от друга. Здесь, на “Госполосе”, прошла вся трудовая биография нашей мамы, в её трудовой книжке лишь две записи – “принята лесокультурницей” и “уволена по достижению пенсионного возраста”. Школьные путешествия ограничивались обычно посещением нынешнего райцентра – там была десятилетка. Поездки “на станцию”, в тогдашний райцентр Колышлей были редки, если только в Сердобе не было учебников, да каких-нибудь школьных принадлежностей, типа готовальни. Начинались эти поездки одинаково – пешком пять километров на юг до межрайонной трассы, а там – на автобусе, а чаще в кузове попутного грузовика, если в Колышлей – направо, на запад, кому в Малую Сердобу – налево, на восток. Но какая-то непонятная сила с детства тянула меня на север. Часто на “велике”, а подчас и пешком одолевал я подъем проселочной дороги до грани, и, спустившись до третьей полосы, садился обессиленный на землю. Или приваливался к молодому дубку и, как Мцыри, часами вглядывался в расстилавшуюся долину. Рядом среди садов виднелись крыши домов сельца с поэтическим именем Отрада. Школа здесь была только начальная, а её выпускники пополняли наши, так же не многочисленные классы. Справа на горизонте вырисовывалось Назимкино. В это, этнически однородное село, которое чаще называлось просто – “Мордва” лучше было не появляться – могли побить. Доставалось и их парням, когда они приезжали к нам “на улицу”. Слева, километров в семи виднелась Раевка, небольшое селение, в прошлом − усадьба известнейшего дворянского рода: один из представителей которого герой Бородинского сражения, а другой – Святослав Афанасьевич Раевский - друг М.Ю.Лермонтова, крестник Е.А.Арсеньевой. Но взгляд упорно тянулся на север, туда, где за Михайловкой, Илларионовкой, Андреевкой и еще добрым десятком деревень располагался неведомый град Пенза. Старики сказывали, что мой прадед Андрей Сергеевич Матвеев в царское время ходил туда на ярмарку пешком, причем весь путь в c орок вёрст одолевал менее чем за сутки. Покинув село до раннего летнего восхода солнца, он успевал ещё вздремнуть часок-другой до начала торгов. Не знаю, что влекло меня в эти походы туда, за грань, осталось лишь знакомое с раннего детства душевное томление, которое моментально всплывает и сейчас, когда посещаю малую родину, прекрасный наш Сурский край. Побывать в областном городе первый раз удалось только в одиннадцать лет. Родители уступили просьбам взять с собой продавать мясо. Была такая традиция – в августе, зарезав и освежевав тройку барашков, везти тушки в Пензу, где в Пассаже, до сих пор сохранившемся здании располагался мясной рынок. Добирались долго. Сначала, взгромоздив тушки на молоковоз и разместившись вчетвером в кабине видевшей виды машины Матвеева дяди Коли, добрались до расположенного в районе нынешней Катковки Степного лесничества, где мама договорилась о колёсном тракторе с тележкой. Обещанная техника оказалась занята, путь продолжили уже затемно. К полночи добрались до Колышлея, где и заночевали в пристанционном скверике. Рано утром, с трудом успев вместе с грузом впихнуться в электричку, поехали в город. На вокзале быстро подвернулся извозщик. На гнедой лошади с телегой на мотоциклетных шинах. Погрузив тушки и усевшись сами, покатили к торговым рядам. С широко раскрытыми глазами крутил я головой, вслух считая количество этажей в проплывающих мимо зданиях, названия магазинов и учреждений. Удивление и восхищение захлестывали детскую душу, сердце билось в предвкушении новых и новых впечатлений. А их в этот день оказалось много. Необычная для деревенского паренька сутолока на улицах и в торговых рядах, рогатый троллейбус, огромный топор рубщика мяса, впервые испробованный вкус мороженого и газировки. Место для торговли выдели справа от входа в пассаж. Никаких перекупщиков, представителей южных республик тогда не было, торговали сами. Мама проявила коммерческую сметку. У всех была одна цена, а у нас две – если брали больше – два пятьдесят, если меньше – три рубля за килограмм свежего мяса. Весь день на ногах, работа нашлась и мне. – сделанным из газеты веером отгонял от тушек мух, лишь два раза сбегал на улицу за мороженым. К вечеру, вопреки причитаниям родителей “ой, не продадим, куда девать будем, протухнет”, все три тушки раскупили. Рассортировав деньги – сначала десятки, потом трёшницы, рубли, мама завязала их в большой головной платок и аккуратно спрятала выручку на дно хозяйственной сумки с застёжкой. Ночевать поехали “на Шуист”, к тёте Поле. Она была родом из Колемаса, сразу после войны устроилась в областном центре, где у неё был домик, в котором и привечала земляков. Мама накупила колбасы – “не с пустыми же руками”, отец настоял на поллитровке “для Федоровича”- так звали городского супруга односельчанки. Следующий день посвятили покупкам. “К школе” купили новый ранец, по паре брюк и рубашек нам с братом, мне справили и пиджак. Набрали колбасы – и копченой, и, подешевле – ливерной. Возвращались на электричке с “Третьей Пензы”. Вечером уже были в родном селе. На следующий день и далее до “самой школы” с гордостью рассказывал пацанам об областном центре, о поездах, несравненном вкусе мороженного и телеге на резиновом ходу. На следующий год в Пензе пришлось даже пожить две недели. Да там, где не пожелаешь и врагу – в онкологической больнице. В начале лета появилась над правым ухом небольшая, кровоточащая шишечка. Раздерёшь её, кровушка сойдёт, а через сутки снова набирается, уже увеличиваясь в размерах. К началу августа каждое утро подушка оказывалась красной. Пошли с мамой к поселковому фельдшеру МарьПавловне. Та сразу направила в Малосердобинскую больницу, где также решили не связываться с растущим новообразованием и выписали направление в область. Поехали с отцом, мама примчалась на следующий день после госпитализации. В очередной, но не в последний раз продемонстрировав умение “держать удар судьбы”. Спокойно разговаривала с врачами, навязав им на всякий случай узелок с яичками и сумочку со свежеразделанной курочкой. Сочувственно поговорила с соседями по палате, попросив их приглядывать за сынулей. И только глядя вслед уходящей матушки, почувствовал я неладное, обратив внимание на задрожавшие вдруг плечи. Лишь став родителем, а затем дедом, понимаю, каково было ей, не очень просвещённой деревенской женщине осознавать, что младшенький попал “в ракову больницу”. Этот зверь в конце шестидесятых косил не только старых. То ли последствия атомных испытаний в не очень далеком Казахстане сказывались, то ли ещё что – бог знает… Больница запомнилась внешним спокойствием пациентов и персонала. Содержать до печального конца в стационаре было не принято, безнадёжных отправляли домой. Из нашей палаты такая участь во время моего двухнедельного пребывания постигла лишь одного высокого, уже порядком высохшего старичка, которому все искренне, но с пониманием ситуации пожелали на прощание “не болеть и сюда не возвращаться”. “Да нет уж, встретимся в другом месте, - сохранил выдержку тот и грустно добавил, - но вы не спешите”. Среди других запомнился впервые в жизни встретившийся китаец по имени Ля Фу То. Скорее даже не он сам, а его прическа – приводя в порядок не густую уже шевелюру, он со всех сторон поднимал волосы вверх, сейчас это “ирокезом”, кажется, называют. Спокойствием запомнилась и сама Пенза. “Млеко, млеко”- раздавался по утрам с улицы зычной женский голос, напоминая о далёкой неказённой пище. Клюющие с рук крошки хлеба, не баявшие людей, голуби, уже знакомые троллейбусы, проплывающие за воротами. И необычное, впервые осознанное, ощущение проживания не на первом этаже, “когда ходишь по потолку”. Операцию делали через неделю. Без общего наркоза искромсали правую часть кожного покрова головы, оставив на всю жизнь плешину, о существовании которой приходиться предупреждать каждого парикмахера. Выписали как-то быстро, на следующий день как сняли швы. Не дождавшись родителей, перевязали напоследок всю голову, на которую с большим трудом удалось натянуть загодя привезенную мамой самую большую фуражку. Сам добрался до той-же “третьей Пензы”, на знакомой электричке доехал к вечеру в Колышлей.. А автобус уже ушёл. Ночевал на вокзале. Когда захотелось пить, за отсутствием ситро, впервые попробовал пива. Горьковато-кислый вкус, о прелестях которого много слышал от взрослых, не понравился. Ночью обошел окрестные сады, отведав красные, августовские, яблоки. Долго всхлипывала, взмахивая руками матушка, увидев меня утром, идущего домой с большака. Грозилась написать “самому Брежневу” с жалобой на “этих рвачей”, отправивших прооперированного ребёнка одного. Но видно было, что от сердца отлегла печаль, когда я гордо рассказывал, что не плакал, “когда резали”..Вскоре начался учебный год, первые месяцы которого так и просидел на уроках в той-же большой фуражке, зачем-то скрывая перебинтованную голову . Окончательное осознание малой родины, приобщение к Пензенской земле всеми фибрами души произошло на два года позднее – после девятого, в то время предпоследнего класса средней школы. По окончанию учебного года сформировали из нас ученическую производственную бригаду по выращиванию сахарной свеклы, а меня назначили старшим. Недели две с мотыгами “загорали” мы на поле, и, через дней пять – повторная обработка – окучивание сахаристых корней. Наша школа не была исключением, приобщение к общественно-полезному труду с детского возраста было тогда важнейшей задачей партии своей смене – комсомолу. К концу лета решили пензенские власти – облисполком, облоно, обком комсомола собрать особо отличившихся мальчишек и девчонок. Слёт передовиков ученических производственных бригад и школьных лесничеств проходил в Шемышейском районе, в Усть-Узе. Палаточный лагерь был разбит на берегу чудесной речке, там, где ныне плещутся воды Сурского моря. Организаторы постарались на славу: обед из шести блюд, приветственные речи областных руководителей, экскурсии по передовым колхозам и школам, сувениры и подарки для всех участников. И самое главное – удивительно доброе, поистине братское отношение к гостям трудолюбивого татарского народа. Впрочем, национальный вопрос как сейчас тогда не стоял. Это было реальное воплощение лозунга “расцвет и сближение наций”. Запомнилось купание. Изумрудный луг левого берега Усть-Узы до самой кристально чистой воды, а на другом высоком берегу – сочащейся смолой сосновый бор. А вечером были танцы. На лугу, при свете широко разлившегося заката. “Эти глаза напротив – калейдоскоп огней”- разносился вдоль речки чудесный голос кумира нашей юности Валерия Ободзинского. Нашлись карие очи и для меня. Принадлежали они симпатичной хохотушке – Нине Шаблиновой из Чаадаевки. Потанцевали, походили, взявшись за руки. Расстались. И переписывались затем почти год, вспоминая то дружелюбное татарское село, где вместе впервые осознали любовь к пензенской земле. Впервые и навсегда. Как и почему по окончанию школы я продолжил образование не в областном центре, а в Саратовском государственном университете – непростая история, которая, возможно, станет сюжетом отдельного повествования. Учебу на физическом факультете мы совмещали с занятиями на военной кафедре. И после окончания четвёртого курса для практического закрепления знаний по радиолокации были направлены на двухмесячные сборы. Проходили они на базе загородного лагеря Пензенского военного артиллерийского училища, что расположен недалеко от Тамбовского тракта, на берегу реки. Лето 1976 года выдалось дождливым, но не холодным. Работа с матчастью станций наземной артиллерийской разведки сочеталась с полевыми занятиями по отработке навыков общевойскового боя, марш-бросками, маршировкой на плацу, спортивными занятиями. Через пару недель мы приняли присягу, а по окончанию сборов были представлены к воинскому званию – лейтенант. В то время произошли несколько знаковых событий, показавших особую душевную простоту, поразительную тактичность моих земляков. Вот одно из них. И смех и грех.… По субботам, возили нас в город на помывку. По Уставу положена военнослужащему баня один раз в неделю. .Относились мы к этому по разному. Выросшие в городе сокурсники привыкли пользоваться домашней ванной. Бывшим выпускникам сельских школ к общественной помывке привыкать не приходилось – баню, мы и в Саратове посещали, когда общежительский душ надоедал. Но огромный зал с сотней голых тел – возили нас по целой роте, был непривычен, пожалуй, для всех. Смущались поначалу. Освоиться помогла… банщица. Тетка лет эдак под пятьдесят, которая спокойно расхаживала в белом халате в скопище обнажённых юношей, ворча на нас за брошенные шайки с водой, укоризна покачивая головой поднимала с пола мочалки. В общем, вела себя по-матерински, поэтому видимо и не вызывая у нас душевного неприятия и естественных физических реакций. И еще один случай. Возжелали наши молодые жены (женился я рано – после третьего курса) приехать в гости. Командиры вошли в положение истосковавшихся – отпустили на сутки в город. Конечно, отдохнули на славу. Посмотрели тогдашний блокбастер “Генералы песчаных карьеров”, любовались Пензой и округой с колеса обозрения, что в парке Белинского на Западной поляне. Сердобольная старушка отвела нас, заплутавшихся, к самому входу в зоопарк. Уже поздно вечером пришлось брать такси, что бы добраться до квартиры двоюродной тётушки. На проезд приготовили предпоследний рубль. Каково – же было наше удивление, получив сдачу. Супруга и сейчас, через три с лишним десятилетия, вспоминая о Пензе, говорит: “Это город, где таксист с рубля дал сдачу сорок одну копейку”. Не забываются такие Мелочи… Промелькнули годы, прошли и десятилетия. Глубоко засосал меня волжский город.. Сложились и окрепли дружеские связи, компании. Родились, выучились дети, создали свои семьи. Казалось – всё, дальнейшая жизнь – прямая дорога. Под гору? Но свербела душу тоска по белоствольным берёзкам, бегущим вдоль дорог, родным оврагам и перелескам, и тому, спрятавшему за горизонтом Городу Детства. Приезжая летом к родителям, окунался в этот омут памяти, здороваясь со знакомыми валунами на лугах, подрастающими осинками приовражных лесопосадок, превратившими в солидные дубравы посаженные мамой рядки Госполосы. Бывало – выходя один в поля, просто хохотал от переполняющих чувств. Со стороны видимо казался лишённым рассудка, но радость возвращения принимала и такие гротекстные формы. В самой Пензе бывал редко, далеко не каждый год. Все летние отпуска вместе с родителям заготавливали сено и дрова. В осенние приезды копали картошку. Сложилась традиция, закончив с уборкой “второго хлеба” – идти на Госполосу за шиповником. Но не только ярко красные ягоды были целью этих, не близких, походов. Как правоверного на восток тянул на север магнит моей Мекки, желание ещё и ещё раз вглядеться в уходящие за горизонт поля, перелески, деревушки… На изломе века-тысячелетия ушли в иной мир родители. Появилось и окрепло ощущение крайнего в ряду шагающих в вечность. И чувство ответственности за судьбу земли, где жили, трудились, радовались и грустили предки, в ней же и нашедшие покой. Вскоре не нами затеянные события с землёй русской потребовали и действий. Два года назад появились сначала в южных районах, затем по всей губернии ушлые инородцы, предлагающие селянам деньги. Да немалые. За ту бумажку, что еще в начале девяностых Ельцин выдал работающим на земле. Не очень задумываясь, отдавали земляки свои земельные паи. Кто за десять, а кто и за двадцать тысяч рублей – так пресловутый рынок оценил десять гектаров прихопёрской (издавна лучшей в России!) земли. Пришлось и нам с братом Алексеем напрячца. Выкупили паи, около тысячи гектаров родной земли не достались супостатам. И сейчас на ней работают дети наших одноклассников. Сами-то школьные товарищи большей частью уже в ней, родимой. Сколько их ушло от пьянства в землю расплачиваясь за переход к светлому капиталистическому будущему? Из семи моих ровесников – выпускников 1972 года уже четверо… А после пятидесяти судьба привела меня и в саму Пензу. Не заладилось с нашим высокотехнологичным бизнесом в так и не ставшем родным Волжском городе. В Пензе нашли понимание и в бизнес сообществе и во властных кругах. С лета две тысячи седьмого езжу сюда на работу, оставляя в Саратове жену, дочку, названную в честь бабушки-лесокультурницы внучку Настеньку. Трудно было в первый год поверить в то, что мечта всей жизни становится явью. Такое чувство испытывают видимо паломники, завершая выстраданный всей жизнью хадж. Как лунатик, ходил я в свободное время по городским улицам и тропинкам парков, пристально рассматривая не только поражающие своей индивидуальной архитектурой дома, но и лица встречных, ловя их взгляды. Как к камню Коабы трепетно прикасался к копью Первопоселенца. Радостно отвечал на улыбки. Недоумевал, заметив грусть. “Вы же в Пензе живёте! - так и хотелось крикнуть им в лицо, - уже одно это – счастье. Я всю жизнь мечтал быть на вашем месте. Радуйтесь!”. В первый же год побывал во всех музеях, картинной галерее, бываю на выставки, объехал-обошёл окрестные парки и леса. Удивительно быстро установил контакты с земляками и для бизнеса, и для души. С огромным удовольствием прихожу на мероприятия в журнале “Сура”, не пропускаю выступления “Старгорода». А Пенза продолжает удивлять и радовать. Надписями о любви к родному Сурскому краю на троллейбусах. Конкурсом на лучший слогам об искоренении сквернословия. Серией видеосюжетов об истории любви на местном телеканале “ Экспресс ” . Музеем одной картины. Историей о решении Г.В.Мясникова при выборе места загородного ресторана “Засека”. Грандиозными планами о подготовке к 350-летию: один только проект 12-этажной библиотеки уникален в нынешнее коммерциолизированное время. Где, в каком регионе найдёте малую толику этого? Внимательно смотрю местное ТВ. Уникальны репортажи о встречах губернатора с земляками. Никакого политиканства, общих фраз, заигрывания с народом. Простые, конкретные призывы, взвешенные решения, очевидные, понятные каждому поручения.… Однажды, на планёрке в областном правительстве (!) Василий Кузьмич как о насущей проблеме говорил о необходимости создания в школах “кружков счастья”. Да как-то к месту, как логичное следствие предыдущих слов. Вам приходилось слышать такое из уст руководителей других регионов? Всё больше в процентах, тоннах, гектарах, километрах.… А здесь понимают, что конечная цель всякой деятельности – нравственное совершенствование, душевное развитие всех и каждого. Потому мы и такие. Нет, не разочаровался я в пронесённой через всю жизнь мечте, перебравшись в Пензу. Наоборот – ещё более полюбил наш прекрасный город, его замечательных жителей, с каждым новым знакомством поражающих своей простотой, отзывчивостью, откровенностью, готовностью прийти на помощь.
